[eric-alan]

Название: Вина и грех
Авторы: Шушь
Персонажи: Алан Хамфриз/Эрик Слингби, Уильям Т. Спирс, Грелль Сатклифф, Рональд Нокс
Жанр: беспросветный ангст
Пейринг: Эрик/Алан
Рейтинг: RG-15
Саммари: как и почему становятся жнецами
Дисклеймер: все персонажи принадлежат Яне Тобосо и создателям мюзикла.
Размещение: с указанием авторства и откель сперто
Предупреждение: там ужос, тоска и кошмар
От автора: 1 часть

За окном метет буран, и они застряли в этом отеле. Уилли не разрешает перемещаться обратно в Департамент: здесь ожидается атака демонов, отель выбран, как опорный пункт, за то, что людей в нем почти нет, и хозяин рад пяти странным постояльцам, а Греллю так отчаянно скучно. Он сидит на окне, болтает ногой и смотрит на белый кисель за стеклом. Нокс что-то пишет в своей записной книжке, видимо, считает окученных за квартал девиц; Уилл полирует секатор тряпочкой, а Эрик и Алан явственно страдают. Поссорились, что ли? Наконец Хамфриз со вздохом встал, взял косу и вышел. Эрик уперся локтями в колени и обхватил голову руками.
- Поругались? - тут же спросил Грелль; ну хоть что-то интересное!
- Иди к черту, - отозвался жнец.
- Да ладно, Эрик, тут все свои, - добродушно отозвался Нокс. - Что там у вас?
- Алан вбил себе в голову очередную глупость.
- А, ну это с ним бывает. Высокие принципы, ничего не поделаешь. Ты его поцелуй, и у него пройдет.
- Не могу, - глухо буркнул Эрик. - Он как раз из-за этого завелся.
Спирс кашлянул, и Рон в нетерпении цокнул языком. Вечно из-за этого начальства ничего интересного не узнаешь!
- Ты его обидел? - уточнил Грелль.
- Нет. Алан с чего-то решил, что он мне не подходит. Он, видите ли, меня не стоит!
- Чего? - со смехом переспросил Рональд: все эти самокопания были ему глубоко чужды. Слингби тяжело вздохнул.
- Пойду выпью, - пробормотал он. Спирс кашлянул громче.
- Мы на работе, диспетчер.
- Уймись, Уилл. Ты бы знал, как я надирался в свое время. Одна рюмка - ерунда. И не плевать ли демону, несет от меня виски или нет?
- Если вы напьетесь... - возвысил голос Спирс, но дверь уже хлопнула. Рональд хмыкнул.
- Любовь. Романтика. И вообще, милые бранятся - только тешатся.
Грелль соскочил с подоконника.
- Пойду-ка посмотрю...
- Только попробуйте, - с холодной угрозой сказал Спирс. Нокс фыркнул и сдвинул печную заслонку. В комнату тут же проникли шорохи и позвякивания посуды из зала для посетителей. Сатклифф подарил своему стажеру очаровательную улыбку. Уильям нахмурился. До шинигами донесся голос Эрика:
- Виски на два пальца.

ЭРИК
Хозяин с радостью удовлетворил нехитрую просьбу жнеца и даже стал говорить что-то о видах на урожай, видимо, соскучившись в одиночестве. Эрик не слушал. Он вообще не любил людей, и до недавнего времени в его сердце царили холод, покой и равнодушие. Пока Спирс не привел к нему хрупкого юношу и не сказал: "Это ваш стажер, Алан Хамфриз". И тогда от покоя не осталось ничего. Про холод и говорить нечего.
И вот, пожалуйста. "Эрик, нам не стоит быть вместе".
- Еще на два.
Хозяин шустро долил.
Оказывается, он и не знал, что такое боль до недавнего времени. Боль - это когда несчастные зеленые глаза смотрят тебе в лицо, а губы, такие желанные, строго выговаривают: "Я для тебя слишком молод. Тебе со мной не может быть интересно. Не спорь, пожалуйста. Я уже решил". Да что с ним, черт возьми?! Что за вожжа ему под хвост попала?!
- Еще. И перестаньте, черт возьми, наливать его такими порциями, словно это яд! Дайте стакан!
Хозяин покорно набулькивал янтарной жидкости в стакан, а тихий голос рядом произнес:
- Эрик, может, не стоит столько пить?
Слингби обернулся.
- Какое тебе дело? У нас же все кончено! Ты ведь за меня решил.
Хозяин с гримасой отвращения попятился и скрылся в подсобке. Губы Алана дрогнули.
- А зачем я тебе? Ты такой сильный, опытный, храбрый, а я? Кто я? Я до сих пор не понимаю, почему стал жнецом! Мне... мне так жалко их всех, и... - глаза у него снова блестят. - И я такой слабак... и... я не стою тебя.
Эрик поднял на него глаза. Тонкая, хрупкая фигурка в ночном мраке. Он бы прижал его к себе и защитил от всего мира, если бы только Алан позволил ему это.
- Какая чушь. Если бы ты знал, мальчик...
Алан вскинул на него пронзительный взгляд. А Эрик уткнулся в стакан с виски.
- Если бы ты знал меня... ты бы руки мне не подал.
- Эрик, о чем ты?!
- Я не знаю, почему ты стал жнецом, - тускло сказал Слингби. - Ты самое чистое и светлое создание, которое я видел за три сотни лет. А здесь... не оказываются просто так.
- Если это наказание за грехи, - прошептал Алан, - то... да, я этого заслуживаю. Я... я трус, Эрик. Я не могу позорить тебя тем, что...
- Да хватит!
Он врезал кулаком по стойке так, что стакан с виски убился об пол. Алан вздрогнул.
- Трус, - сверля стажера тяжелым взглядом, процедил Слингби, - не кинулся бы в когти трех демонов, пока я разбирался еще с тремя. Трус не закрывает других собой. Не идет навстречу своей боли и страху. Думаешь, я не вижу, чего тебе стоят все твои души?! Уж поверь, я разбираюсь в трусости. Много сам видел.
Его стажер тихо опустился на стул.
- Эрик...
Рука юноши, такая маленькая и тонкая без перчатки, касается руки Слингби.
- И ты не презираешь меня за то, что я не такой, как ты?
Эрик мрачно посмотрел на него.
- Я благодарю Бога за то, что ты не такой, как я. Что ты не знал такой жизни. И уж если начистоту, - он криво усмехнулся, - это я не стою даже твоей ресницы. Знал бы ты... а, к черту!
Слингби отвернулся.
- Эрик, - мягкий шепот, и губы юноши почти касаются щеки жнеца, - не говори так. Прости меня, пожалуйста. Я думал... думал, ты не можешь уважать меня, потому что... ты так силен, так... - Алан запнулся.
- Вы хотите знать, за что становятся жнецами, стажер?
Шинигами вздрогнули и обернулись. На пороге, чуть опираясь на секатор стоял Спирс.
- Сэр...
- За грех и вину, стажер. У каждого из нас есть свои грех и вина.

УИЛЬЯМ
"Грех и вина... иначе здесь не появляются. Слингби поворачивается, загораживает плечом своего стажера, словно хочет защитить его от меня. А Хафриз цепляется за руку наставника, светит на меня широко раскрытыми глазами, и в них - вопрос.
- Хотите узнать, за что я стал жнецом?
...возможно, такие холодные, темные дни и ночи даются нам именно затем, чтобы сказать о боли, которая терзает нас годами..."
Уильям опустился на стул у окна, глядя на белесую кашу. Метель перешивала небо, снег и землю, и было холодно, так холодно...
- Я был пуританином, - негромко начал Спирс. - Одним из первых пуритан в Англии, в начале шестнадцатого века. И у меня была жена и сестра.
Он опустил голову, сжимая секатор. Воспоминания могут причинять боль очень долго. Грех и вина - любимые слова жестокого пуританского бога.
- Мы все были пуританами. И я, и они... Мы жили в небольшой общине на юге Англии. У нас была другая вера, хотя вы едва ли можете понять, Алан, что значили эти слова в начале шестнадцатого столетия.
- Я могу, - сглотнув, прошептал юноша. - То есть, я читал...
- Вы читали, - Уильям покачал головой. - Вы читали о гонениях на пуритан, но вы едва ли в силах представить себе, что такое погром общины другими, "честными", как они называли себя, англиканами. Нас было так мало, а их - слишком много, они были пьяны от вина и пролитой крови.
Он поднял глаза. В белесой пелене за окном он видел, как будто снова, огни факелов, слышал пьяные голоса, звон оружия и отчаяные крики женщин.
- Пуританский бог был жесток и не знал жалости, - тихо продолжал Уильям. - Нас учили, что несчастья при жизни означают, что человек предназначен к вечной погибели после смерти. Я не знаю, до сих пор не знаю, за что он проклял их, мою Сару и Бетти. Моей жене было восемнадцать, и сестре - четырнадцать, а под нашими окнами англикане насиловали нашу соседку. И что же мне еще оставалось делать?
Тогда он стоял перед черной пуританской библией и в растерянности молчал. А две женщины в отчаянии ждали, что он защитит их... пока в дверь их дома не стали колотиться опьяневшие от насилия англикане.
- Я приказал им молится, - чуть слышно сказал Спирс. - Но до бога, этого жестокого, холодного бога, мне больше не было дела. Я не мог допустить... что Сара... и Бетти... Я не знал ничего хуже бесчестья, не знал, как защитить их, и я... я убил их, пока они молились. Перерезал горло и Саре, и моей сестре. А потом англикане убили меня.
Уильям поднял голову. Алан был бледен и, не отрываясь, смотрел на него, и глаза стажера влажно блестели в темноте.
- И я до сих пор не знаю, - глухо закончил Спирс, - ошибся ли я. Мог ли я спасти их? Может, я всего лишь струсил и от страха не увидел выхода? А он, может, совсем близко...
Он отвернулся.
- А, впрочем, какая разница. Я убил их. Это мои грех и вина, и они привели меня сюда. Видно, затем, чтобы я думал о них вечно.

ЭРИК
"- Боже, - тихо срывается с губ Алана, и я усмехаюсь.
- Это твой грех, Уилл? Что же ты скажешь обо мне?
Уилл вздрагивает и поднимает на меня взгляд. Алан тоже смотрит. Ну что ж... пусть знает. Пусть даже он после этого больше слова мне не скажет, пусть...
- Я был ландскнехтом во время Тридцатилетней войны..."
Губы Эрика скривила злая усмешка, и в глазах вспыхнул недобрый огонь.
- Я родился в год ее начала и умер незадолго до подписания Вестфальского мира. Вся моя жизнь была войной. Знаешь ты, Алан, что это такое?
Юноша чуть напуганно посмотрел на наставника, смущенный его тоном.
- Знаешь ли, кем были наемные ландскнехты? Сегодня я дрался за Валленштейна и католиков, завтра - за Фридриха и протестантов. И если не было боя, то была пьянка и драка. Мне было прелать, чью кровь лить. Главное, чтобы мне платили за мою. И лучше тебе не знать, что творили ландскнехты в католических и протестантских городах и селах...
Алан побледнел и отступил. Эрик уставился на бутылку виски.
- Я никогда ни в чем не сомневался. Я знал, что мне светит только ад, и мне было все равно. Я убивал каждый день, да и пил не реже.
Алан слабо вздохнул, словно эти слова причиняли ему боль.
- Я умер, подорвавшись во время минирования очередной стены очередной крепости. Я и не знал, что скоро будет Вестфальский мир, и даром эта крепость никому не нужна, - Слингби поднял насмешливый и горький взгляд на стажера. - Это мой грех. Ну, а моя вина... - он придвинул бутылку к себе и хлебнул из горла. - Мы сбились в стаю - дюжина ребят, прикрывающих друг другу спину в бою. Со мной тогда были еще трое, и я до сих пор не знаю... не могу понять: мы подорвались потому, что я взял слишком короткий запал или насыпал слишком много пороха. Я и еще трое парней, дравшихся рядом со мной и за мою жизнь тоже. Это моя вина, - Эрик с усмешкой посмотрел на Алана. - А все остальные грехи... а их много, малыш... имеют для меня мало значения. Подвести тех, кто прикрывает тебя, - вот грех и вина. Прочее - неважно...
- Действительно, - глухо сказал Спирс, - какое вам, бравым ландскнехтам, дело до изнасилованных женщин и замученных мужчин?
Улыбка Слингби стала жуткой.
- Что, долго тебя убивали?
- Достаточно, - побледнев, ответил Уильям. - Я успел почувствовать.
Улыбка жнеца постепенно угасла.
- Какая разница, в конце концов, - пробормотал он. - Ведь я так и не знаю... где был мой просчет...
Со стороны лестницы донесся какой-то странный звук, что-то вроде тихого стона. Он разбил наступившую тишину, и шинигами резко повернулись к лестнице. Там был Нокс, и он испуганно переводил взгляд с Эрика на шефа и обратно.
- А, ты, - без выражения сказал Слингби. - Чего замер? Не бойся, на своих я не бросаюсь.
Сатклиффский стажер сглотнул.
- Садись, - Эрик кивнул на стул. - Расскажи что-нибудь веселое. Стишок, анекдот, давай, не стесняйся.
Нокс с опаской спустился по лестнице и присел на скамейку под окном.

РОНАЛЬД
"Это что, ночь откровений, черт побери? Брр, да на хрен, очень надо такое знать... Потом еще будешь от своих же коллег шарахаться. Вот Алан какой зеленоватенький, не ждал, небось, что свет его очей окажется этаким мачо. Ха, а Дюма-то приврал изрядно... Или я чего путаю?..
- Рон, а ты? - вдруг спросило это наивное недоразумение.
- Что я?
- Как ты мог здесь оказаться? Ты же... - он растерянно замолчал, с усилием подбирая слова. - Ты же... вроде бы...
- Что, не произвожу впечатления тонкой чувствительной натуры? Да мы, медики, вообще такие.
- Медики?
- Я был студентом медицинского факультета в Оксфорде..."
Нокс вдруг замолчал, рассеянно покачивая одной ногой и обхватив другую руками.
- И даже лучшим в своей группе, - так же неожиданно бросил он после короткой паузы. - Один из наших профессоров, сэр Роберт Рэдинг, как раз выбирал себе помощника для поездки в Индию. О, сэр Рэдинг! - глаза стажера загорелись. - Он был инфекционистом, и одним из самых... самых! Да вы разве поймете! Эх, мы там чуть не передрались - это было бы большой честью, черт побери, оказаться его помощником. И он выбрал меня! - Рональд проказливо улыбнулся. - Хотя ректор и не одобрил. Ему не нравилось мое чувство юмора и врожденное обаяние.
- А они никому не нравятся, - фыркнул Эрик. - Кроме вереницы твоих девок. И то сомнительно.
- Не завидуйте мне, наставник.
- Было бы чему.
- А дальше? - спросил Алан. Рон уперся подбородком в колено и отстраненно уставился в окно.
- Мы отплыли в Индию. Сэр Рэдинг собирался работать с больными. У нас был свой лагерь, и мы лечили больных чумой. Он верил, что долг врача и ученого требует уничтожить все рассадники инфекционных болезней и лечить тех, кому не могут помочь их хваленые брахманы и знахари. Заодно он собирал материал для своих научных работ. Я помогал ему, пока... - Рональд отвернулся. - Пока не заразился сам.
Алан вздрогнул. Слингби, знавший о чуме не понаслышке, покачал головой. Спирс, тоже живший во время свирепых эпидемий, лишь вздохнул.
"Бедный мальчик..."
- Он так испугался за меня, - тихо сказал Рон. - Он лечил меня, заботился обо мне, лучше родного отца. Он... а потом он тоже заразился. От меня.
- Откуда ты... - начал Алан.
- Я знаю, - глухо пробормотал Нокс. - Я просто знаю. Он не отходил от меня, почти все время... Он сгорел быстрее меня, и я видел... и ведь ни разу, ни одного упрека, хотя он знал, знал, кто его заразил! Он знал, и все равно... - голос стажера прервался. - Смерть от чумы - это страшная смерть... Я умер через неделю после...
Рональд уткнулся лицом в колено.
- Я никогда себе этого не прощу...
Спирс поднялся и положил руку на дрожащее плечо стажера. Веки у юноши покраснели, ресницы слиплись - он плакал, хотя слез не было. Он до сих пор переживал это так, словно все было вчера.
- Рональд...
- Н-ничего, - глухо пробормотал Нокс. - Ничего, - и утер глаза ладонью. - Я просто не могу привыкнуть... к тому, что... что его нет... а я есть. Я просто не заслуживаю! Почему я, а не он! Почему он должен был так нелепо... если бы он не взял меня с собой, он бы жил! Это я, я где-то допустил промах с техникой безопасности, и если бы я знал какой!.. но я не знаю... Я никак не могу вспомнить... Ох, простите! - он зажал рот рукой, и плечи его вдруг затряслись от сдавленных рыданий.
- Это еще свежая боль, - негромко сказал Уильям, поглаживая стажера по плечу. - Потом она станет тише. Не будет мучить так сильно. Но она никогда не исчезнет.

АЛАН
"Господи, я слушал их, и мой собственный поступок казался мне такой страшной, позорной дурью, что хотелось выбежать прочь и утопиться. Мне жутко было даже представить, что они все пережили, а я... всего-то... из-за такой ерунды... Я был сам себе проотивен.
- Рон...
Он отмахнулся, пряча лицо.
- Прости, пожалуйста.
Прошло несколько минут прежде, чем Рон смог поднять голову и, вытянув из кармана платок, высморкаться.
- Да ну, забей, - сипловато сказал он. - Это я тут... развел сопли. А ты-то из-за чего?
Я дернулся.
- Я?
Теперь все смотрели на меня, но тяжелее всего я чувствовал взгляд Эрика.
- Я... мне стыдно даже думать об этом. Это такая ничтожная мелочь, по сравнению с..."
На щеках Алана выступил слабый румянец, и юноша весь поник.
- Это такая чушь...
- Но простить себя ты не можешь, - сказал Эрик, пристально глядя на своего стажера. - Ну, здесь это общая проблема. Не тушуйся.
Хамфриз несколько раз судорожно вздохнул. Теперь он уже не мог промолчать.
- Мой отец был видным адвокатом. А я - единственным сыном в семье, кроме меня - только трое моих сестер. Ну, отцовская гордость и возложенные на меня надежды, что я продолжу его дело. Он создавал свою контору с нуля, дневал и ночевал там, он так мечтал... - Алан сглотнул. - Я не был против, в общем-то... я только боялся, что подведу его, я совсем на него не похож. Был... Но я поступил на юридический факультет и учился, даже хорошо, пока... - юноша сжал кулаки. - Вы знаете, в Англии... это позор - быть таким, как я, - его губы дрогнули. - Быть... содомитом.
- О Боже, - вздохнул Рон. - Вечно людям есть дело до всяких глупостей.
- Я узнал об этом на втором курсе университета. Это... - лицо стажера вспыхнуло, и жгучая краска залила даже шею. - Я даже не хочу вспоминать, как... Меня ославили шлюхой на весь колледж. Это... это было невыносимо, - прошептал юноша. Он опустил глаза, не в силах смотреть на других жнецов. Они молчали, а потом на плечи Алана легла тяжелая рука.
- Не говори, если не хочешь, - сказал Эрик. Это был такой соблазн - спрятаться в его объятиях и промолчать...
- Они травили меня, словно я был прокаженным, - чуть слышно выдавил Алан. - А потом обо всем узнал мой отец. Когда декан написал ему, что отчисляет меня за... недостойное поведение. Отец сам приехал за мной. Он ничего мне не сказал. Совсем ничего, - юноша жадно глотнул воздуха, словно задыхался. - Ни одного слова, пока мы ехали домой. И даже если бы я поступил в другой университет, снова... он же все равно знал. Это было бесчестьем для него, знать, что у него такой сын.
Молчание было тяжелым. Алан смотрел в пол, сжавшись в ожидании неизвестно чего. К нему снова вернулся тот страх, который терзал его в последние месяцы жизни, то чувство, что на лоб поставили клеймо, несмываемое, видное всем. Хотя здесь, как будто, на это совсем не обращают внимания...
- И что потом? - спросил Нокс.
- Это длилось еще несколько недель, до Рождества, - не поднимая глаз, сказал Алан. - Он мучился. Он так мучился от того, что я подвел его... Я видел это в каждом его взгляде, когда он смотрел на меня. Хотя он ничего мне не говорил, но... но лучше бы он меня бил! Кричал на меня! Но он просто молчал... И мама молчала. Сестрам, конечно, ничего не сказали, их стали вообще держать подальше от меня, словно я был заразный. И под Рождество я наконец решил это прекратить. Я выпил таблетки - снотворное, весь пузырек. А зима выдалась снежная, и врач... он не успел. Были заносы.
Тяжелая рука Эрика вдруг притянула Алана ближе, и горячие губы бывшего ландскнехта коснулись его виска. Это словно сорвало какой-то крепко закрученный кран - юноша слабо всхлипнул, и слова хлынули потоком:
- Как я мог! Как я мог так подвести его! Он так мечтал о том, что я буду опорой его дела, что я продолжу его, заложу династию юристов! Он так часто говорил об этом, о том, что нет ничего достойней честного семейного дела, переходящего от отца к сыну. Он так гордился моими успехами, так интересовался, чему я научился, так ждал, а я... я только и смог, что опозорить его имя, разбить все его мечты, я... жалкая, никчемная тварь, да еще и... извращенец! Бесчестье для всей семьи! Отблагодарил их! А потом еще и струсил - жить таким, какой есть! Они так любили меня, а я... так их подвел...
Алан уже ничего не видел, только чувствовал горячую влагу, текущую по щекам. И стыд, невыносимый, жгучий стыд за то, что так обошелся с теми, кто любил его.
- Вот же люди, - фыркнул Рон. - До всего-то им надо прикопаться, каждому в штаны залезть, да еще и осудить, если там что не по уставу. Тьфу.
Эрик прижал стажера к себе, стирая ладонью его слезы, бережно касаясь губами каштановых волос. Он только сейчас наконец узнал, чего стоили Алану их отношения, и ему стало больно.
- Алан, - прошептал он. - Алан...
Алан всегда был один. У него никогда не было плеча, на которое можно опереться, или дружеской руки, готовой поддержать. И это страшное, пустое одиночество было хуже всего. Он понял, что с горем остался один на один, ведь его любили за то, что он был хорошим, оправдывал надежды. Но когда к нему пришла боль унижения, не нашлось никого, кто хотя бы побыл с ним рядом. Его оставили. Он ведь больше не был надеждой семьи. Никто не смог и не захотел помочь ему.
И, наверное, поэтому сомкнувшиеся вокруг него сильные руки, закрывшие от этого мира, состоящего из острых углов, тоже вызвали всплеск такой боли, что слезы вдруг превратились в рыдания. Только теперь было плечо, в которое можно уткнуться, спрятав лицо от чужих взглядов, губы, нежно касающиеся виска, и голос... Юноша не разбирал слов, но голос... он хотел бы слушать его вечно...


Продолжение следует