"Обмен", вторая часть

[eric-alan]

продолжение этого фанфика: www.diary.ru/~eric-alan/p146317430.htm

Начало второй части.

- Слингби, что это такое! Вы опять пропустили души, на этот раз целых две! Ладно, я понимаю, Вы бываете рассеяны, когда Хамфризу плохо, но сейчас-то ему уже довольно долго лучше, так что могли бы быть и повнимательнее!
- Прошу прощения. Я исправлюсь.
- Да уж, постарайтесь! Знаете, не ожидал от Вас!
- Прошу прощения, больше не повторится.
- Очень на это надеюсь! Идите и не забудьте сдать вовремя Ваш отчёт!
- Да, хорошо.
Эрик вышел из кабинета начальства и устало прислонился лбом к стене. Получать выговор было очень неприятно. Но он же не мог сказать Уильяму, что не забрал те две души потому, что свалился с очередным приступом прямо на пороге дома, где жили оба этих человека. Сил хватило только заползти в подъезд и рухнуть на какие-то мешки у двери в подвал, там он и пролежал всю ночь, благо район был далеко не престижный, и на него никто не обратил внимания, там подобное зрелище было частым. Ещё хорошо, что в ведомостях отмечается только количество собранных им душ, а не то, когда он вернулся с задания, а то бы Уильям ещё и поинтересовался, какого демона он торчал на земле аж до пяти часов утра...
С тех пор, как он забрал болезнь Алана себе, прошло почти два месяца. За это время у него было девять приступов, включая тот, первый, и самый длительный из них продолжался почти двое суток -- ему повезло, что это как раз наложилось на три дня отгулов, которые дал ему Уильям после того, как он заснул прямо на совещании, а Алан в те дни как раз был на задании на земле. Вообще, ему везло, приступы настигали его ближе к вечеру, и чаще всего удавалось, отлежавшись ночью на полу, если не удавалось добраться до кровати, или на кровати, если удавалось, прийти в достаточно терпимое состояние, чтобы можно было пойти на работу. Он ухитрился скрывать от всех и надеялся, что до поры до времени -- и чем дольше, тем лучше -- никто так и не узнает. Особенно Алан.
Алан, кстати, не особенно распространялся о своём выздоровлении. Он и о болезни-то особенно не распространялся, большинство тех, кто был в курсе, узнали случайно, когда его настигали приступы прямо в коридоре или на улице. Его молчание в чём-то было Эрику на руку, потому что, узнав о выздоровлении Алана, тот же Уильям мог что-нибудь заподозрить.
Когда он вернулся в их кабинет, Алан тут же вскочил ему навстречу.
- Почему так долго?! Он что, ругал тебя?
- Угу, сделал выговор. Я пропустил две души. Растяпа.
- Это... Это из-за меня, да? Ты всё ещё беспокоишься, и поэтому?..
- Нет! Нет, ты тут ни при чём! Просто мне надо быть внимательнее, вот и всё!
Вот только ещё этого виноватого выражения не хватало! Не для того он его ад себе забирал, чтобы видеть расстроенное лицо и закушенную губу!
- Улыбнись. Когда ты улыбаешься, сразу становится так хорошо. И вообще, если хочешь знать, я потому невнимательным был, что о твоей улыбке думал!
О! А вот смущённая и неуверенная, но такая светлая улыбка -- это уже лучше! На эту улыбку можно смотреть целую вечность. Он тоже невольно улыбнулся, и улыбка отдалась давлением толчёного стекла в его груди.
- Эрик, ты меня смущаешь. И вообще, не стою я того, чтобы плохо работать и на выговоры напрашиваться!
- Стоишь, ещё как стоишь!
Если не ты, то кто?
Эрик сел за свой стол и стал писать отчёт, хотя больше всего ему сейчас хотелось пойти домой, упасть на кровать, сжаться под одеялом в позе эмбриона и так пролежать до тех пор, пока каждый вдох не перестанет причинять боль. И, возможно, немного поспать, если получится. Но нет. Нельзя. Придётся терпеть. Впрочем, даже когда приступ был в самом разгаре, вытерпеть было не так уж сложно: сил придавала мысль, что это мог бы быть и Алан, но это он, при этой мысли он был даже рад боли. И именно этой мысли он улыбался изо дня в день. Алан был здоров, а всё остальное значения и в самом деле не имело.

***
Они по-прежнему приходили после работы к Алану и ужинали у него, готовя по очереди. Только теперь иногда Эрик под благовидным предлогом отказывался, благо приближение приступа он чувствовал заранее, ненамного, но хватало, чтобы скоренько изобрести отмазку и смыться, пока не началось. Иногда хватало прямо впритык, и приходилось, как в первый раз, идти через "не могу", чтобы упасть за первым же углом, где его уже не видно. Постепенно он к этому даже привык. Конечно, было очень тяжело бороться с этим один на один, без чьей-либо помощи, те двое суток он вообще пролежал как в бреду, сам толком не понимая, жив он ещё или уже умер, в обществе скомканной постели, собственной крови и звуков кашля, которые доносились до ушей как сквозь подушку, заглушаемые неослабевающей, рвущей болью. Но просить помощи было не у кого.
Как назло, Алан стал всё чаще тянуть его куда-то, вытаскивать на совместные прогулки и выбивать им совместные задания, у него это хорошо получалось, Уильям не отказывал. А у Эрика каждый раз при очередном известии, что они отправляются вместе, все внутренности обдавало холодом. Что, если очередной приступ будет именно сегодня? Он же не сможет скрыть, Алан узнает! Пока "проносило", но сколько ещё ему будет вот так везти? Сколько ещё он сможет скрывать от своего солнца страшную правду? Особенно если они будут проводить вместе столько времени! Иногда, заходясь в кашле и чувствуя, как течёт по лицу и шее кровь, он ловил себя на эгоистичной мысли, что многое бы отдал за то, чтобы его сейчас обняли хрупкие, тёплые руки. Но тут же обрывал эту мысль и мысленно ругал сам себя на чём свет стоит за неё и за свою слабость. Алану нельзя знать. Но он, как назло, делал всё для того, чтобы однажды увидеть то, чего видеть ни в коем случае не должен.
А ещё Эрик продолжал поиски лекарства, но по-прежнему ничего не мог найти. Сейчас его это уже мало волновало, на свою жизнь ему было плевать, но вот Алану будет больно, если он умрёт, и, зная это, он искал способ выжить для него.
Он стал чаще опаздывать на работу, хуже справляться с заданиями, мог заснуть в обеденный перерыв, а то и вовсе в рабочее время, прямо у себя на столе. Этот выговор был уже не первым. И, конечно, Алан не мог этого всего не замечать, но Эрик всё списывал на объём работы или отшучивался, так что тот пока ничего не заподозрил. Дни шли за днями, и, постепенно, стало казаться, что так всё и будет дальше, ничего не изменится, и всё будет хорошо. Яркая надежда. Вот только всё это было лишь иллюзией.
Потому что сколько верёвочке ни виться, конец всё равно покажется.

***
- Слушай, сколько ты ещё собираешься сидеть с этими бумажками?
- Сколько нужно! Раз уж я, наконец, могу нормально работать, то хочу наверстать упущенное!
- И загнать себя в постель от переутомления! Хоть бы пообедал, что ли, сходил!
- Не хочу! И вообще, не мешай! Зато вечером сможем прогуляться подольше, если я сейчас это всё напишу!
- Слушай, дай хоть мне, что ли, часть работы, я помогу! А то тебя за всей этой горой не видно уже!
- Ничего, у тебя и своих дел хватает! - Алан поднял голову и строго посмотрел на него, - Ты же не хочешь опять получить выговор! - потом его лицо смягчилось, и он ласково улыбнулся, так, как умел только он, - Не беспокойся, я в полном порядке. Знаешь, для меня много значит то, что ты за меня волнуешься...
Эрик вздохнул. Возражать Алану, когда тот так улыбается, было невозможно, а эти слова и вовсе выбивали все мысли из головы.
- Ладно, смотри только, не перенапрягайся. Потому что я и правда волнуюсь.
Алан, по-прежнему улыбаясь, опустил голову и продолжил писать. Эрик, тоже невольно улыбаясь, тоже склонился над своими документами; он не слишком-то любил эту бюрократическую тягомотину, но разбираться с ней было надо. А в обществе Алана, особенно улыбающегося, это было делать ещё и приятно.
День был в самом разгаре. Обеденный перерыв закончился -- о чём свидетельствовал звонок, прозвучавший по коридору, -- и сотрудники Управления разбрелись по своим рабочим местам, переваривая еду и содержимое документов и служебных записок, так же, как и они. За окном сияло солнце, погода была просто великолепная, и многие, включая Эрика, жалели о том, что нельзя выйти со всей этой работой на улицу. Многие пооткрывали окна, а другие даже расположились внаглую на подоконниках, используя в качестве стола собственные колени. Лень и весёлая разморенность царили повсеместно, все расслабились и наслаждались жизнью и чудесным днём.
Он уже дописывал последнюю строчку, когда грудь внезапно обожгло изнутри, и возникло знакомое ощущение, как будто сердце и лёгкие покрылись слоем толчёного стекла. Ручка выпала у него из рук и покатилась по столу.
Нет. Только не сейчас.
Он пока ничего не заметил, углубившись в свою работу, но... Несколько минут. Он знал, что у него есть только несколько минут. Если повезёт.
Должно повезти. Должно!
Он медленно встал из-за стола. Боль нарастала, дышать становилось трудно. Нужно было спешить. Но и торопиться было нельзя.
- М? Ты куда?
- Совсем мозги вон! Меня Уильям вызывал, а я и забыл совсем! Надо идти, а то ещё опять на полчаса нотаций не оберёшься...
- Ой, это точно, с него станется! Поспеши тогда!
Это точно. Мне лучше поспешить!
- Угу! И смотри, не падай тут в обморок от усталости! - он, усмехнувшись, махнул ему рукой и вышел за дверь.
А теперь -- быстрее. По коридору быстрым шагом. Каждый шаг уже отдаётся знакомой рвущей болью. Скоро он не сможет дышать. Ещё быстрее! Свернуть -- и по следующему коридору почти бегом, радуясь, что все засели по кабинетам, и его никто не увидит. От боли начинает темнеть в глазах, к горлу подступает кровь, и начинается кашель. Последний поворот. Нужная дверь.
Только бы успеть...
И даже уже плевать, если там есть ещё кто-то.
Главное -- что не ты...
Он стучит в дверь кулаком и, едва услышав слегка удивлённое "Да, войдите!", буквально вваливается в кабинет начальника. Дверь захлопывается за его спиной, а мгновение спустя он уже на полу, захлёбывается собственной кровью, хватаясь за грудь, которую словно разрывает изнутри. Толчёное стекло прорывается в горло, и он хватается второй рукой за него, падая на бок.
- Слингби! - голос Уильяма -- как сквозь густой туман, а потом его приподнимают жёсткие руки, и перед глазами на секунду возникает бледное лицо в перекошенных очках, тут же стёртое болью, - Слингби!!! Вы с ума сошли...
Ага. Почти.Точно бы сошёл, если бы не нашёл этот обряд обмена...
Толчёное стекло в каждом выдохе. А вдохов просто нет. Впервые он не один. Впервые ему пытаются помочь. Немного бестолково, но и это важно. А боль всё сильнее мечется внутри него, режет и рвёт на части, обжигая ледяным холодом. Он почти не чувствует своего тела. Кажется, он сейчас отключится.
Тем лучше... Но только...
- Не говорите... ему... - из последних сил, через боль и новый разрывающий кашель, - Он не... должен... знать...
Вроде бы Уильям что-то отвечает ему. Он уже почти не слышит. Только гулкое эхо и вкус крови на искусанных губах. И новый приступ кашля, подобный безумной агонии.

***
Эрик не знал, каким образом Уильяму удалось незаметно вынести его из Управления. Но как-то он это сделал. Он знал, где он живёт, и отнёс его домой.
Приступ оказался необычайно тяжёлым, тяжелее всех предыдущих. Целых трое суток. Он бредил, но по-настоящему провалиться в забытье так и не смог: боль лишала его сознания, но она же приводила в чувство через несколько минут. И все эти трое суток Уильям не отходил от него. Впрочем, это выяснилось уже тогда, когда боль, наконец-то, пошла на спад, и Эрик по-настоящему пришёл в себя. Нет, он, конечно, и раньше чувствовал, что его как будто куда-то несут, обливают водой, делают компрессы -- сначала холодные, потом, поняв, что от этого только хуже, горячие -- и вот это уже немного помогало... Но ведь бред -- он на то и бред, чего только не привидится.
Первым, кого он увидел, открыв глаза, был Уильям, сидящий на принесённом из кухни стуле возле его кровати, сгорбившись и сжав собственные колени так, словно хотел раздавить их пальцами. От его былого хладнокровия не осталось и следа.
- Эй... - Эрик с трудом разлепил пересохшие губы. Уильям тут же вскинул голову и с облегчением выдохнул.
- Как Вы себя чувствуете?
Эрик усмехнулся, чувствуя, как каждый вздох отдаётся в горле толчёным стеклом. Усмешка вышла кривой.
- Лучше... Сколько я был в отключке?
Он и сам чувствовал, что немало, но, всё же, ответ ошеломил его.
- Три дня.
- И... И Вы всё это время были здесь?
Уильям молча кивнул. Судя по бледному лицу, эти три дня оставили на нём хороший отпечаток. Ещё бы. Одно дело -- видеть изредка, как начинаются подобные приступы, и просто знать, что они могут продолжаться не один день, и совсем другое -- самому сидеть весь этот не один день рядом с больным, пытаясь хоть как-то облегчить его мучения и видя, как тот днём и ночью мечется в постели, даже без сознания откашливая кровь, стонет, возможно, даже кричит, весь белый, мокрый и почти безумный от боли. Нет, Эрик почти ничего не помнил. Но он столько раз видел, как всё это происходит с Аланом, что и без всяких воспоминаний прекрасно знал, что именно пришлось пережить Уильяму.
Алан...
У него всё сжалось внутри. Он не решался задать вопрос, потому что боялся услышать ответ. Но, видимо, всё отразилось в его взгляде, потому что Уильям вздохнул, как ему показалось, с некоторым раздражением.
- Я ничего не сказал Хамфризу, можете успокоиться. Все думают, что мы с Вами отправились вдвоём в длительную командировку.
Услышав это, Эрик испытал ни с чем -- почти -- не сравнимое облегчение и, вместе с тем, лёгкую горечь. Вот так. Он продолжает лгать. И Уильям теперь вместе с ним.
- Спаси... - он закашлялся, и схватился одной рукой за горло, другой -- за грудь, резко сел и выплюнул, кажется, сразу с пол-стакана крови, мгновенно растёкшейся по одеялу, - Спасибо...
Уильям подхватил его как раз вовремя, чтобы он не упал, и осторожно опустил назад на подушку. Было так непривычно видеть и чувствовать, как за ним кто-то ухаживает.
- Бельё, увы, пока не на что поменять. Ещё сохнет. И одежда. Вы... кашляли почти безостановочно...
Эрик внимательно посмотрел на него. Интересно, сколько раз за эти дни Уильяму пришлось менять ему постель, стирать её и мыть его самого? Он только сейчас заметил, что, действительно, лежит без одежды, но это не имело значения. А вот то, что в ванной сохла постиранная постель, измождённое лицо Уильяма и то, с какой бережностью поддержали его его руки, -- это было важно. Он сумел поймать взгляд непривычно тёплых, полных сострадания глаз. И -- уже совсем по-другому:
- Спасибо...
Уильям отвёл взгляд и снова сел на свой стул.
- Попробуйте поспать. Вам это явно не помешает.
Эрик слабо улыбнулся и закрыл глаза. Всё-таки когда рядом есть кто-то, кому можно довериться, когда ты сам настолько беспомощен, кто заботится о тебе, как может, и можно быть уверенным, что он и дальше тебя не оставит, -- так намного легче. Боль истощила его, и он сам не заметил, как уснул.
---------------------------------------
UPD. Новый кусок:

***
Когда Эрик проснулся, оказалось, что он проспал ещё целые сутки. Но на этот раз именно проспал. Вообще, он чувствовал себя намного лучше, теперь он мог даже ходить. Дышать всё ещё было больно, но уже вполне терпимо, в таком состоянии он не раз и не два приходил на работу, а что оставалось. Уильяма видно не было. Он вылез из кровати, нашёл в шкафу халат, оделся и пошёл по квартире.
Уильям обнаружился на кухне, он сидел в глубокой задумчивости, глядя куда-то в стену, а перед ним сиротливо стояла чашка стынущего кофе. Увидев Эрика, он приподнялся было, но тот сразу знаком ему показал, что всё в порядке, потом налил кофе себе тоже и сел рядом. Уильям внимательно наблюдал за ним, на всякий случай.
- Как Вы?
- В порядке. Могу выходить на работу.
- А если совсем честно?
Эрик вздохнул.
- А если совсем честно, то полностью отпустит где-то ближе к вечеру. Но работать мне это не помешает. Проверено.
Теперь вздохнул Уильям.
- И вообще! - Эрик посмотрел на свой кофе, потом на него, - Давай-ка на "ты". После того, что ты для меня сделал...
Уильям помедлил секунду, потом кивнул. Сделал глоток своего уже почти остывшего кофе, потом не выдержал.
- Это всегда... так?
Эрик отодвинул чашку и уставился на свои руки.
- Угу. Только продолжается по-разному. Может несколько часов, а может...
Уильям сжал кулаки, а потом разжал.
- И давно это у Вас... тебя?
Эрик усмехнулся.
- "Но сейчас-то Хамфризу уже довольно долго лучше". А конкретнее?
- Два месяца...
- Вот поэтому ему и лучше.
Уильям тоже отодвинул чашку.
- Ты точно сошёл с ума.
Эрик хмыкнул.
- Если бы мне понадобилось умереть, чтобы помочь ему, я бы сделал, не задумываясь.
- Ты и сейчас умираешь!
Эрик кивнул.
Какое-то время они сидели молча, в полной тишине, нарушаемой только казавшимся почти издевательским пением птиц за окном. День, словно в насмешку, был солнечный и ясный, как и последний перед ним, который Эрик относительно помнил.
- Как ты это сделал?
Он молча встал и ушёл в комнату. Там открыл шкаф, выдвинул верхний ящик и снял пластину за ним. В открывшемся тайнике лежали, аккуратно сложенные, те самые драгоценные страницы из запретной книги, которые, по-хорошему, следовало бы уничтожить, -- вдруг Алан узнает и станет их искать, -- но он хранил их на случай, если -- чем демоны не шутят! -- придётся воспользоваться снова. Взяв страницы, он вернулся на кухню и, всё так же не произнося ни слова, положил их на стол перед Уильямом. Уильям развернул их, и по мере чтения его глаза расширялись, а лицо хмурилось.
- До меня доходили слухи, что ты просиживаешь все ночи в Библиотеке и даже сунулся в запретную секцию, но я этому, честно говоря, не поверил, не ожидал от тебя, - сказал он, наконец, подняв голову.
Эрик пожал плечами. Он понимал, что Уильям будет абсолютно прав, если начнёт сейчас его отчитывать и назначит взыскание, но ему было всё равно. После того, как Уильям выхаживал его эти дни, он твёрдо решил, что выложит ему всё начистоту, если тот спросит, и будь что будет.
Уильям, однако, ругаться не стал. Вместо этого он, устало потерев виски, сложил страницы и отодвинул их от себя подальше.
- Будем считать, что я этого не видел.
- Жалеешь меня? - с издёвкой.
- Нет. Скорее... в чём-то понимаю.
Действительно, после этих трёх дней -- четвёртый, слава Смерти, прошёл спокойно, -- Уильям вполне мог себе представить, что переживал Эрик каждый раз, когда это случалось с Аланом, и каково это: беспомощно смотреть, как синигами, которого ты хорошо знаешь, мучается, адски мучается, зная, что помочь ему ты не в силах. Да, он вполне мог понять, что когда нашёлся хотя бы такой, но способ, Эрик даже думать не стал. И всё равно это казалось ему полным безумием.
Эрик внимательно смотрел на него, понимая, о чём он думает. Наконец, Уильям медленно повернулся и посмотрел ему в глаза.
- Хамфриз узнает.
Эрик встретил его взгляд, закусив губу.
- Надеюсь, что нескоро.
- Удивительно, что до сих пор никто не узнал.
- Мне везёт.
- Что ты будешь делать?
Эрик опустил голову на подставленную руку и закрыл глаза.
- Я не знаю. Я даже думать об этом боюсь.
- Ты загнал себя в ту ещё ловушку. Ладно. Постараюсь помочь, но учти, что меня по независимым обстоятельствам может и не оказаться рядом в нужный момент.
Эрик открыл глаза и снова посмотрел на него, не поднимая головы, кусая и без того искусанную губу. Он не знал, что сказать. Вообще, он не ожидал от Уильяма такого, когда направлялся тогда к нему. Надеялся, честно говоря. Но не ожидал.
Уильям словно прочёл его мысли.
- Могу я задать ещё вопрос? Почему ты пришёл ко мне?
- А что ещё мне было делать? Падать прямо там, у него на глазах? Или в коридоре, где меня ещё чёрт знает кто мог найти? Ещё чего.
Уильям ещё несколько секунд смотрел на него, потом встал и направился к двери.
- Отдыхай. А завтра нам придётся писать отчёты за несуществующую командировку.
Эрик вскинул голову и посмотрел ему в спину.
- И что, ты даже меня не накажешь?
- А есть смысл?
На кухне снова повисла гнетущая тишина.
- ...нет.
Действительно. Как будто взыскание может его вылечить.
Уильям подавил очередной вздох и ушёл.
А Эрик ещё долго сидел неподвижно в той же позе, опустошённый, не в силах думать, невидяще глядя в собственное отражение в остывшем кофе.
---------------------------------------

UPD-2. Ещё кусок:
[Так, произошёл какой-то сбой, и я выложила не весь кусок целиком. Теперь всё на месте, прошу прощения за неудобства - Мэйя.]

***
Следующие две недели прошли относительно спокойно. Если не считать трёх приступов, один из которых опять трёхдневный. Чаще и хуже, чем раньше. Значило, что болезнь прогрессирует.
Впрочем, теперь, когда рядом был Уильям, было легче. И ещё можно было хотя бы ненадолго позволить себе быть слабым. Уильям приобрёл привычку засекать время, когда уходят Эрик с Аланом, и через полчаса после этого заглядывать к Эрику. На всякий случай. "Всякий случай" произошёл три раза. И в Управлении Уильям стал время от времени украдкой поглядывать на Эрика краем глаза, проходя мимо него в коридоре, и чаще вызывать его к себе под всякими мелкими предлогами. Такие меры предосторожности себя оправдали: один из "всяких случаев" застиг их опять прямо на рабочем месте, Эрик почувствовал его приближение как раз в тот момент, когда поймал на себе взгляд Уильяма, и коротким ответным взглядом дал ему знать -- спустя несколько минут Уильям нашёл его в закрытой на ремонт уборной, куда он сумел добраться. Помощь оказалась незаменимой даже уже чисто в психологическом плане. Эрик понимал, что это эгоистично, но понимал и то, что очень не хочет снова остаться один; одиночество рвало не хуже болезни.
Эрик снова зачастил в Библиотеку. Теперь у него был для поисков двойной стимул: к спокойствию Алана добавилось спокойствие Уильяма, он не хотел быть ему обузой и, к тому же, несколько раз заставал его самого у очередного стеллажа, откладывающим очередную книгу. Встречаясь с ним взглядом в эти моменты, Уильям со вздохом качал головой: значило, что он ничего не нашёл. А Эрик тоже не мог найти. Он вообще даже не был уверен, что то, что они ищут, вообще существует. Он даже снова пролез в запретную секцию и досмотрел оставшиеся книги, но и там ничего не было.
Он стал замечать, что Алан время от времени бросает на него тревожные взгляды. Как будто что-то подозревает. В эти моменты у него сжималось сердце. Он знал, что Алан искренне беспокоится за него, и чувствовал себя полной скотиной за то, что заставляет его так беспокоиться... за то, что повод для беспокойства есть.
А потом произошёл случай, усиливший это беспокойство настолько, что Алан, наплевав на приличия, начал за ним следить. К сожалению, он узнал об этом слишком поздно.

***
- Да где же он?!
- Что ты ищешь?
- А, да так... Платок свой.
Эрик опёрся локтем на стол и принялся снова рыться в ящике. Платок, который он искал, был перепачкан кровью с последнего раза, буквально пропитан ею. Он прихватил его с собой случайно, потом спохватился, но уже успел куда-то запихнуть, и теперь искал по всему кабинету, переворачивая ящики стола, сам стол и прочую мебель.
Вот растяпа! Смотреть надо, что в карманы кладу! Совсем последнее соображение вон... Идиот... Ну, и где теперь его искать?!
Он ещё раз перерыл последний ящик и в сердцах захлопнул его. Потом наклонился и заглянул под стол.
- Эрик, - голос Алана, внезапно показавшийся ему слишком спокойным... почти пустым, без всякого выражения, - Этот платок?
Он выпрямился, обернулся и тяжело выдохнул. Алан держал в руке тот самый платок, более всего сейчас напоминавший застывший кусок бурого наждака, и глаза его, которыми он смотрел на некогда белую ткань, были такие же пустые, как и голос. Эрик выдохнул ещё раз, взял платок и сунул его в карман.
- Откуда столько крови? - всё та же пугающая безжизненность в голосе, - Ты ранен?
- Был, - быстро, - Уже зажило.
Алан медленно закрыл глаза и голос его прозвучал беспомощно и почти умоляюще.
- Эрик, не лги мне. Прошу.
Он стиснул кулаки и зубы, стоя к Алану спиной. Он и сам не хотел лгать. Всё его существо противилось этому. Но сказать правду было нельзя.
- Не пойму, с чего ты взял, что я тебя обманываю, - стараясь, чтобы голос прозвучал весёлым и беззаботным, - Если я говорю, что всё в порядке, значит...
- ...ты лжёшь! - Алан почти выкрикнул это, и боль в его голосе рвала гораздо хуже, чем та, которую он ценой этой боли пытался скрыть, - Я же вижу! Я знаю тебя как облупленного! - он немного успокоился, но боль в голосе звучала теперь ещё отчётливее, - С тобой что-то происходит. Что-то мучает тебя. Эрик, ты что-то от меня скрываешь, зачем? Ты же знаешь, что можешь доверить мне всё!
Кроме этого...
Эрик зажмурился.
- Послушай. Со мной. Всё. Хорошо. Честное слово. Ничего такого, из-за чего стоило бы беспокоиться.
Прошу, не задавай больше вопросов! Не убивай меня...
- Эрик, я...
- Ну как мне сказать, чтобы ты поверил?!
- Эрик, пожалуйста!
Казалось, Алан сейчас расплачется. Эрика спасло то, что в этот момент в их кабинет всунулся взъерошенный коллега и сообщил, что ему велели передать Алану, что тот получит выговор, если немедленно не сдаст отчёт. Алан, и в самом деле совершенно забывший про этот самый отчёт, охнув, схватил его со своего стола и выскочил за дверь, напоследок бросив на Эрика полный страдания взгляд. Дверь захлопнулась. Эрик медленно опустился на край стола и закрыл лицо руками. Его тошнило. От самого себя.
Нет, всё, хватит... Надо срочно что-то предпринимать. Срочно. Потому что больше так продолжаться не может...
На его беду, бегущий по коридору Алан был того же мнения.

***
Это произошло через два дня. На сходе дня и вечера.
Он возвращался домой после успешно выполненного задания. Солнце уже зашло, но было ещё светло. Он шёл по пустынной улице, закинув Косу на плечо и почти не глядя по сторонам. Настроение было мрачное, последнее время оно постоянно было такое. Конечно, дело было в нём. Тот отчаянный взгляд и звенящий от боли голос не шли из головы. Он снова готов был выть от бессилия. А тут ещё и это -- с последнего приступа прошло почти полных пять дней, а Уильям был в командировке, на этот раз настоящей, и он, кусая губы, думал о том, что если его свалит сейчас, то придётся справляться одному.
Совсем разбаловался... Хорош...
Какое-то тревожное чувство внезапно овладело им, и он ускорил шаг. Ещё несколько кварталов -- и он дома...
А смысл... Если бы только хоть в чём-нибудь ещё был какой-то смысл...
Шаг. Ветер вокруг, прохладный, но лёгкий, слегка треплет волосы. Шаг. С Косы падают на дорогу тяжёлые капли густой, тёмной крови. Шаг. Толчёное стекло взвивается в груди, словно взнесённое вверх тем же ветром, и оседает на стенках каждой клеточки, в самых ядрах. И шаг сбивается.
Так и знал!.. Хотя бы на квартал дальше, ну пожалуйста!..
Вдох. Выдох. Нужно идти дальше. Нужно успеть. Вдох. Выдох. Осталось не так уж много. Нужно дойти. Вдох. Если он упадёт на улице... Выдох. ...в лучшем случае, он так и будет здесь лежать. Выдох. А если опять три дня? Вдох. Но об этом даже думать не хочется... Выдох. Ещё пара кварталов... Выдох. Это так далеко... Выдох. Нет, надо вдохнуть... Выдох. Звон упавшей на дорогу Косы. Выдох. Выдох. И агония.
Проклятье!..
Боль. И больше ни шагу. Боль. И ни вдоха, ни выдоха. Боль. И от падения на землю тоже. И от разрывающего кашля. Боль...
...и кровь...
...и его приподняли и перевернули тёплые, хрупкие руки. Как в эгоистичной мечте. Как в кошмарном сне.
- Нет... Нет... Зачем?!
Кашель вместо вдоха. Кашель вместо выдоха. И кашель вместо ответа.
Ну, вот и всё...
Нечеловеческое облегчение, словно с плеч рухнула огромная гора. И, вместе с тем, безумное отчаяние. Потому что боль в этих расширенных, полных слёз глазах хуже, чем самый худший из приступов, чем сам ад.
Прости меня...
Перед глазами -- сплошной кровавый туман. Уши словно заложило подушкой. Весь мир вокруг расплылся в одно нечёткое пятно. И единственное, что осталось чётким, -- это боль, толчёное стекло и тёплые, хрупкие руки, сжимающие его в объятиях, чтобы не отпускать несмотря ни на что. До самого конца.
...прости меня.
...до самого конца.

***
Он чувствовал себя подлым, затаившись в тени подъезда и выжидая, когда он выйдет из своей квартиры и спустится вниз. Он чувствовал себя грязным, наблюдая, как он выходит из подъезда и направляется уверенным шагом по улице, закинув на плечо Косу. Он чувствовал себя таким же лжецом, когда шёл за ним.
Отвратительно...
Он не был уверен, что поступает правильно. И не только потому, что поступал отвратительно -- это подходящее слово. Но он был уверен, что не может дольше пребывать в неведении, делая вид, что его убедила наигранная улыбка. Потому что он видел, что она наигранная. Потому что он понимал, что что-то не так. Потому что он знал, что он не стал бы лгать ему просто так.
Что? Что ты мне не договариваешь?!
Он ходил за ним уже второй день, прячась в тени и тихонько впивая каждое его действие. Он сам словно бы стал его тенью. В предыдущий день слежка ни к чему не привела. Но, может быть, сейчас?..
Почему ты не хочешь мне сказать?!
Он шёл за ним и видел, как он собирает души. Он не слишком любил это делать и, уж тем более, на это смотреть... Он видел, как он пошёл назад. Он шёл за ним и понимал, что, скорее всего, ничего уже опять не увидит.
Тем лучше...
Внезапная тревога заставила насторожиться. Что вызвало это чувство? Здесь есть кто-то ещё, кроме них? Нет, не это... Кровь, капающая с его Косы? Тоже не то... Кровь... Почему-то внезапно в памяти всплыл засохший, пропитанный ею платок. Он тряхнул головой, отгоняя видение. Нет, так, всё-таки, не годится. Он должен ещё раз поговорить с ним... с ним... что-то было не так.
Ему нехорошо?!
Он внезапно сбился с шага и резко замедлил ход. Потом схватился рукой за грудь. Из груди вырывались хрипы. Вместо дыхания.
Что с ним?!
Кашель. Судорожный, рвущий кашель. Протяжный стон боли. И кровь, окропившая землю перед его ногами.
...нет! Не может быть...
Он застыл, как пригвождённый. Потому что он узнал это. Хоть и ни разу до сих пор не видел со стороны. В глазах потемнело. И -- будто вихрь из прошлого:
"Не волнуйся, теперь всё в порядке. Спи."
"Я не спал не из-за работы, а потому что сидел в Библиотеке все ночи, искал способ помочь тебе! И нашёл!"
"Неважно! Главное -- болезни больше нет!"
"Да. Абсолютно."
Не волнуйся, теперь всё в порядке.
- Нет...
А он уже упал на землю. Он не помнил, как метнулся к нему, заставив себя выйти из оцепенения. Он осознал уже то, как переворачивает его на спину, и расширившиеся от ужаса затуманенные болью глаза, когда он увидел его.
- Нет...
Осознание, окончательное и безысходное.
- Нет... Зачем?!
От ужаса перехватывало горло и хотелось кричать. А он не мог ответить. Сейчас он мог только кашлять, выплёвывая из себя больше и больше крови, и биться в аду.
В МОЁМ аду!!!
Он прижал его к себе, как мог, пачкаясь в крови, но не обращая на это внимания, стараясь хоть немного успокоить это неистовое биение. Разум прояснился. Ад ещё только начинался, и он слишком хорошо знал, что он сейчас испытывает, чтобы отвлекаться на такую мелочь, как собственные эмоции. Сейчас это было просто неважно. Сейчас важно было только одно: помочь ему. Хотя бы чем-нибудь.
Великая Смерть, помоги мне!..
Хотя бы чем-нибудь...

Ад продолжался всю ночь и весь следующий день. И ночь он помнил урывками. Он сумел дотащить его до квартиры. Своей, потому что это было ближе. Он положил его на кровать, на которой столько раз вот так же извивался сам. Он раздел его и накрыл полотенцем, вымоченным в горячей воде. Он сидел рядом и слушал рвущий саму душу кашель, едва не крича от боли вместе с ним.
А потом он был на кухне, и с ним приключилось что-то вроде истерики. Ужас, охвативший его ещё там, на улице, прорвался наружу, он метался и кричал, и он разбил половину посуды. Потом он плакал. Просто плакал, сидя на полу, от бессилия и страха за него. Почти беззвучно. А потом, повинуясь какому-то порыву, он стал подбирать осколки, порезался ими, и вид крови неожиданно отрезвил его.
Что ж, вот он и узнал его тайну. И? Чем он в результате занимается? Да, ему плохо и страшно... нет, ему жутко. Но разве ему от этого станет легче? Сколько раз он вот так вот ловил его во время таких же приступов и потом отчаянно выхаживал, не думая ни о чём! Он есть и спать забывал, днём и ночью ухаживая за ним! Он и дышать бы забывал, если бы дыхание было сродни приёму пищи! А теперь -- его очередь. Они поменялись. И, значит, теперь он должен сидеть рядом с ним, стараясь облегчить его страдания любым способом! А он что вместо этого делает? Плачет и бьёт посуду! Вот уж это ему точно никак не поможет!
Тогда он встал и стряхнул с себя мелкие осколки. Как эгоистично. Нет, сейчас нет ничего важнее его. А его крики слышны даже сюда... Он ударил кулаком по столу, и до крови прокусил губу, сдерживая ответный крик.
А потом пошёл обратно в комнату, чтобы сидеть рядом с ним, сменить на нём остывшее и пропитавшееся кровью полотенце и обтирать ему лицо другим. И попробовать дать ему лекарства, которые он сам же ещё доставал у смертных -- для него, надеясь, что они хоть немного облегчат боль. И думать, что ещё можно сделать. И делать всё, что можно, всё, что приходит в голову, всё, что угодно -- лишь бы только помочь. Хотя бы чем-нибудь. Хотя бы немного.
Хотя бы так...
А побиться в истерике он ещё успеет. Как-нибудь потом. Позже. Если у него будет на это время...
---------------------------------------

UPD - 3. Продолжение.

***
Эрик медленно пришёл в себя. Открывать глаза не хотелось: чувствуя на своей руке тёплую, слегка подрагивающую ладонь, он и так знал, что увидит. Он плачет. Или плакал раньше, ведь неизвестно, сколько времени прошло на этот раз. Хотя, вроде бы, не так уж долго. Да какая разница. Какая разница, как давно были эти полные боли, ужаса и слёз глаза, если он были!
Должно быть, его выдала дрогнувшая рука или ещё что-то, потому что тёплая ладонь внезапно крепко сжала его руку.
- Ты очнулся, - голос, полный облегчения и сострадания, - Можешь не пытаться говорить, уж я-то знаю, как это больно первые пару часов, но хотя бы просто посмотри на меня, пожалуйста.
Он медленно открыл глаза. Алан смотрел прямо на него, точно в глаза. И на его белом, с искусанными в кровь губами, лице действительно были видны следы слёз. Грудь сжалась от боли, не имеющей никакого отношения к болезни.
- Прости...
- Зачем? - та же боль, ты же дрожь и та же беспомощность, - Эрик, зачем?
- Потому что я не мог больше на это смотреть... Лучше я сам, чем ты...
Алан покачал головой.
- Не лучше... - он провёл пальцами по лицу Эрика, сбрасывая прилипшие, мокрые пряди волос, и тот вздрогнул от этого голоса и этого прикосновения, - Я не буду спрашивать, как ты это сделал, ведь ты всё равно не скажешь, верно? Но ты ведь знал, что я не приму эту жертву!
- Поэтому и не сказал... Солгал... Прости...
- Эрик, ты сумасшедший! Ты знаешь это?!
- Да, - он невесело усмехнулся, - Мне уже говорили... - он приподнял руку и прикоснулся к щеке Алана в том месте, где виднелась выделяющаяся на фоне остальной кожи полоска, - Ты плакал...
- Недолго, - Алан перехватил его руку и снова сжал в своей, - Какой смысл. То есть, сначала я не сдержался, но потом подумал: если я буду тут метаться, сшибая мебель, разве тебе это как-то поможет? Я всё равно не могу пока ничего изменить, так что толку плакать вместо того, чтобы делать хотя бы то, что я могу...
- Прости...
Тёмные от боли глаза медленно закрылись, и тёплая ладонь снова сжалась на его руке почти до боли.
- Перестань. Ты же знаешь, что я не держу на тебя зла.
- Я боялся, что ты меня возненавидишь...
Алан покачал головой и открыл глаза.
- Не представляю, как тебе было тяжело это скрывать...
- Видит Смерть, я не хотел лгать тебе! Я сам себя за это ненавижу. А теперь ещё и за то, что причинил тебе боль...
- Перестань.
Эрик с тяжёлым вздохом уставился в потолок. Алан, он чувствовал это, продолжал смотреть на него.
- Как ты себя чувствуешь?
Эрик подавил новый вздох.
- Ты и сам знаешь... Больно, но терпимо...
Алан тоже подавил вздох.
- Тебе надо было давно мне сказать. Я бы помог... хоть как-то...
- Как я мог сказать тебе...
- Ты хоть кому-нибудь сказал? Или... или ты всё это время справлялся с этим один?!
- Я... - он хотел ответить, но из горла вместо слов вырвался кашель и порция крови.
Алан тут же подхватил его, придерживая под затылок, и снова кусая свою и без того искусанную губу. Потом осторожно опустил назад на подушку и, взяв из миски с водой мокрое полотенце, отёр ему лицо. Эрик осторожно перехватил руку с полотенцем, стараясь прикосновением хоть немного утешить.
А потом раздался звонок в дверь. Алан удивлённо моргнул. Потом нехотя встал и пошёл открывать. Эрик прикрыл глаза, вслушиваясь в донёсшиеся из прихожей голоса.
- Здравствуйте, Хамфриз.
- Добрый вечер. Чему обязан? Вряд ли ведь Вы здесь из-за того, что я не пришёл на работу.
- Верно, за это я Вас завтра отчитаю, если не предоставите уважительной причины... Скажите, Вы, случайно, не знаете, где я мог бы найти Слингби?
Пауза. А потом голос Алана -- тихий, но твёрдый, как скала:
- Вы знали.
Снова пауза. И -- голос Уильяма, такой же тихий -- и с горечью:
- Да.
- Давно Вы знали?
- Чуть больше двух недель. Он просил не говорить Вам.
- А до этого?
- До этого не знал никто.
- Безумец...
- Я сказал ему то же самое.
В наступившей снова тишине раздались приближающиеся шаги. Алан вернулся в комнату, и вслед за ним вошёл Уильям, тутже подавивший тяжёлый вздох.
- Привет, - Эрик грустно улыбнулся ему. Алан снова сел рядом с ним и взял его за руку.
Уильям кивнул в знак приветствия и всё-таки вздохнул.
- Я предупреждал, что этим закончится.
- Знаю. Но теперь я зато выбрался из ловушки.
- Как ты себя чувствуешь?
- Живой.
- С каких это пор вы на ты? - Алан перевёл удивлённый взгляд с одного на другого.
Эрик отвернулся, кусая губу. Уильям закрыл глаза.
- С тех пор как я его три дня выхаживал.
- Три дня?! - рука Алана снова стиснула руку Эрика до боли.
- Трое суток, если точнее.
- Великая Смерть... - в голосе Алана теперь чётко прорвался до этого тщательно скрываемый страх, - Эрик?!
- Да, - он со вздохом посмотрел на него и подавил стон, потому что снова видеть эти глаза полными боли, ужаса и слёз было невыносимо, - Похоже, болезнь прогрессирует.
Алан смотрел на него совершенно пришибленный, не зная, что сказать; его рука дрожала так, что выронила руку Эрика. Эрик со стоном, не имеющим отношения к болезни, сел и крепко обнял его, глядя через его плечо на Уильяма так, словно тот мог что-то изменить. Уильям подавил очередной вздох, его зубы были стиснуты так крепко, что это было заметно даже сквозь плотно сжатые губы.
- Я, наверное, вас оставлю, - сказал он, наконец, через какое-то время, - Я здесь сейчас явно лишний.
Алан приподнял голову и осторожно высвободился из объятий Эрика.
- Вы можете остаться, если хотите, - он отвернулся и смотрел теперь на Уильяма, - Раз и Вы тоже... Это важно...
- Нет. Я пойду. Вам есть о чём поговорить и без меня.
- Тогда я провожу Вас.
Они вышли в коридор, и оттуда перед тем, как закрылась входная дверь, донёсся голос Уильяма:
- Естественно, никакого выговора не будет, это даже не обсуждается. И даю вам отгул на завтра, обоим.
Эрик усмехнулся. Уильям отлично знает, что завтра он уже будет чувствовать себя прекрасно, он уже сегодня вечером так себя будет чувствовать, в физическом плане, конечно, но всё равно твёрдо намерен для профилактики продержать его в постели ещё один день. И куда денешься, ведь Алан его тоже теперь не выпустит, после этих-то слов. Хотя и до них вряд ли бы выпустил...
Алан вернулся в комнату. Он выглядел спокойным, хоть и очень бледным, но, хотя он тщательно старался их стереть, пока был в коридоре, Эрик увидел на его щеках свежие следы слёз и в сердцах стукнул кулаком по кровати. Алан отвёл взгляд и снял очки.
- Ты ляг. Тебе рано ещё вставать.
- Ничего. Я уже привык. Да и не хочу лежать.
- ...хорошо. Давай тогда пойдём на кухню и попробуем поесть. Но потом ты снова ляжешь, идёт?
- Идёт.
Алан снова надел очки и пошёл назад к двери.
- Сейчас принесу твою одежду.